Дом большой с сараем, рядом колодец. Дому уже больше ста лет.
В доме было тепло и уютно. Самовар дополнял атмосферу гостеприимства своим шипением на огромном столе. Петр с удовольствием показывал книги, рассказывал много интересного...
УНЕЖЕМСКИЙ ЛЕТОПИСЕЦ Иван Матвеевич Ульянов
Фото нач. 1990-х гг.
Историю создания и написания книги интересно описывает Елена Федосеева в своих заметках
Появилась возможность прикоснутся к еще не опубликованным изданиям книги.
выдержка из книги.
Необычен окружающий ее пейзаж, необычна сама деревня, из-за отсутствия путей сообщения словно законсервированная в прошлом и хранящая нетронутое обаяние старины. Красота ее сурова и величественна, деревянные постройки просты и лаконичны, но за этой немногословностью скрывается пятивековая поморская культура и история. Но есть страшный враг у всех заброшенных деревень, и враг этот – неумолимое время, заставляющее разрушаться церкви и дома, зарастать травой когда-то оживленные дороги и тропы. Об истории деревни, о ее бывшем расцвете и нынешнем закате, о народной культуре Поморья, о его деревянном зодчестве, о морских промыслах, о людях Унежмы рассказывает эта книга, адресованная потомкам бывших унежомов, разъехавшихся ныне по городам и весям, и всем любителям русского Севера. (с)
Про Унежму можно говорить долго а еще интереснее слушать самого жителя села. Речь не торопливая с паузами. Для нас городских жителей привыкших слушать и смотреть новости из телевизора где наштукатуренные дикторы как из пулеметной очереди впихивают в нас информацию, уже отвыкли от нормального простого естественного повествования в разговоре.
Карта схема Села в бытность.. больше 1000 человек проживало. Все происходящее стало неожиданным Приехать в далекую деревушку всеми забытую, увидеть умирающие дома с церквушкой и вдруг попасть не то что в музей а в реальную атмосферу где из поколения в поколения сохраняется и передается любовь жителей к своей Родине к своему селу.
Петр встречал тепло и гостеприимно. Как будто мы знакомы уже много лет. Живет тут с 1954 года. С удовольствием рассказывает про Унежму, в каждом слове нежность и грусть. Время забирает былое величие села которое успел застать в молодые годы.
Мать относилась к дому как к живому существу. . И.М. Ульянов, «О времени и о себе»
Срубы ставили либо на плоские камни, либо на вертикально врытые в землю стойки, в качестве гидроизоляции прокладывая под нижние венцы бересту. Бревенчатые стены рубились обычно «в обло» – с выпусками, и снаружи не обшивались. (Позднее, в начале XX вв., богатые дома стали обшивать досками, такая обшивка сохранилась, например, на доме писаря Епифанова). Крыши крылись тесом, каждая тесина имела две продольные ложбинки для лучшего стока воды.
Унежемские дома почти не сохранили наружного декоративного убранства – резных наличников, причелин, полотенец и пр., таких характерных для большинства русских деревень. Скорее всего, их было мало и изначально. Архитектура приморских деревеньБелого моря вообще сурова и лаконична, отчасти в силу климатических условий, отчасти в силу бытовых особенностей (с весны до осени все взрослое мужское население уходило на рыбные промыслы, и заниматься «архитектурными изысками» просто не было времени), а отчасти, может, в силу основательности и немногословности поморского характера – была бы крепка и надежна сама постройка, а остальное не столь важно…
Дома, в основном, были одноэтажными – большинство семей были среднего достатка. Двухэтажных домов было не более десятка. Их могли позволить себе лишь зажиточные судовладельцы, которых было немного. Двухэтажными были также дом священника (построенный на пожертвования) и почтовая станция.
Со стороны моря дул приятный легкий ветерок. Трава высокая, чувствуется соленый запах песка...
У северо-восточного склона Великой вараки, на щельях у самой воды, стоит величественная постройка с высокой двухскатной крышей, сложенная из мощных бревен – рыбный склад. Он является важной градостроительной доминантой, композиционным акцентом, завершающим горбатое очертание вараки, и виден практически отовсюду, особенно с моря и на подходе к деревне берегом. Дефендер 110. 2008г.
Время постройки склада остается загадкой. Скорее всего, построен он в дореволюционные времена – слишком уж удачно поставлен, слишком добротна работа и толсты бревна, слишком хороша форма, простая, строгая и гармоничная. В деревне, однако, его называют «колхозным складом» соленой рыбы, то есть относят к колхозным временам. Возможно, так оно и есть, ведь многие сооружения колхозного периода возведены еще до войны, руками старых мастеров, таких, например, как Иван Филиппович Варзугин, построивший колхозные коровники и конюшни. Воспитанные до революции, мастера эти ответственно и с любовью относились к делу.
.
В пользу дореволюционной датировки говорят, однако, многие факты. В поморских деревнях, не знавших крепостного права, местная власть была общественной и решения принимались на крестьянском сходе. Существовали также и общественные постройки, которые строили и использовали сообща, «всем миром». Это коллективные гумна, где молотили зерно, амбары и магазеи, где хранили муку, рыбные склады, где держали запасы соли и рыбы.
Берег Белого моря от Кеми до Онеги всегда называли Поморским, а жителей - поморами, и неспроста. Земля в этих краях бедная, болотистая, урожай на ней вырастить трудно, поэтому вся жизнь этих смелых, закаленных в борьбе со стихией, свободолюбивых людей испокон веков была связана с морем. Море кормило, одевало, давало работу. "Море - горе, а без него вдвое" - говорили поморы. С начала весны и до поздней осени почти все мужское население Унежмы уходило на заработки на Мурман - бить тюленя и ловить треску, а вся тяжесть сельскохозяйственных работ ложилась на плечи женщин. Суда для ловли рыбы - карбасы и шняки - строили сами, в основном зимой, когда было больше свободного времени. Унежма славилась своими корабельными мастерами.
Морская вода отступила, шума прибоя не слышно и только далекие крики чаек нарушают остановившееся время.
С береговой линии, в свете яркого солнца отчетливо виден склонивший голову силуэт Николького храма.
ЗАБВЕНИЕ Печален вид могилы позабытой. Сpеди других, ухоженных могил Та заросла травой и ежевикой... Живет ли тот, кто прежде к ней ходил? Кто над вратами в бытие иное Оплакивал закончившийся путь Рожденного для жизни в непокое, Рожденного, чтоб в завтра заглянуть. Того, кто жил и не мечтал о славе, Трудом навеки память заслужив. Но помнят ли его теперь? Едва ли. Несется дальше жизнь, о нём забыв.
...Немногим из людей дано судьбою Оставить после смерти имя жить. Могилы сорной зарастут травою, Когда настанет срок о них забыть. (с)
«Хозяйкой Унежмы» называли ее в деревне – была она ее душой, хранительницей, защитником и покровителем, а также ее последней жительницей, разделившей судьбу умирающей деревни до своего последнего вздоха. Со смертью Ольги Григорьевны безвозвратно ушла в прошлое и старая Унежма...
Хоронили Ольгу Григорьевну родственники из Малошуйки, оттуда же привезли гроб – наскоро сколоченный деревянный ящик. Долго долбили в холодной, насквозь промерзшей земле могилу – может быть, последнюю в Унежме. Долго, пробираясь сквозь сугробы, без дороги, несли в последний путь маленькое легкое тело. Памятник – простой деревянный крест – поставили летом уже другие люди. Лежит Ольга Григорьевна на старинном кладбище Миронощина, рядом с матерью и сестрой Анфисой, и сторожат ее сон унежемские вараки, и поет ей песни Белое море и, шумят в ее память вековые сосны.
Муська действительно нашлась, сама пришла к Ольге Григорьевне, у нее и прижилась. Хоть и впроголодь (хозяйка и сама жила впроголодь), хоть и в нетопленной избе (сил у старой женщины оставалось совсем немного, топила и готовила не каждый день), но все-таки лучше чем на улице. Да и доброе слово иногда услышишь, и приласкают ее, и погладят. Так бы и жила Муська до весны, но судьба распорядилась иначе.
В феврале 2006 года Ольга Григорьевна умерла. Замерзла в избе, не смогла принести дрова из сеней. Нашли ее рыбаки из Малошуйки, маленькую, совсем потерявшуюся на русской печке, где, очевидно, дольше оставалось последнее тепло. Окоченевшее тело положили на кровать в передней – что еще могли сделать для нее приезжие люди? Надо было ехать за родственниками, племянниками Левой и Алевтиной, живущими в Малошуйке, у которых всегда останавливались Зайкины на пути в Унежму.
Рыбаки притворили дверь в избу, оглянулись в последний раз, и тут заметили кошку, метнувшуюся к ним откуда-то из-за сугробов. Выбралась она из промерзшего дома, ставшего склепом, наверное, через трубу, и ни в какую не хотела заходить обратно, так и жила на улице больше недели. Совсем одичавшая, истощенная до костей, с отмороженными задними лапами и клочковатой вылинявшей шерстью, кинулась она к незнакомым людям, как к последней надежде.
Что же с ней делать? Оставить, бросить? Совсем замерзнет, а ведь живая душа. Сжалились, забрали с собой, отвезли в Малошуйку, где новая временная хозяйка, Алевтина Николаевна, приняла ее, едва живую, в свои заботливые руки. Отпаивала парным молоком, откармливала домашним маслом и творогом. Кошка отогрелась, отъелась, даже отмороженные лапы отошли, новая блестящая шерстка выросла. (с)
Появившиеся новгородские первопроходцы облюбовали место для жительства на мысе Бранница, у Великой вараки, которая защищала от холодных северных ветров. Занимались они рыболовством, охотой и солеварением. Но жить у моря было опасно. «Воры» – так называли всех иностранцев поморы – в любое время могли нагрянуть, ограбить, взять в плен, убить. В истории Беломорья известны многие случаи нападения шведов, финнов и других захватчиков на мирные села. Начиная с Х века захватчики систематически терроризировали жителей Беломорья. Сначала они нападали на селения жителей Терского берега, а затем шли разорять онежан и двинян. В конце XV – начале XVI-го веков, в «смутное время», нападения «соседей» усилились. Воры рыскали по Поморью, проникая далеко вглубь, доходили до Онеги и Холмогор. Не избежала погромов, пожаров и разорений и Унежма.
Жить у моря стало невыносимо, и тогда многие ушли на реку, за десять километров от моря. Там построили дома, завели скот, сенокосы и пашню. К морю ездили и ходили рыбачить и варить соль. Но жизнь на реке многим не нравилась: мало пашни и сенокосов, а море, от которого в основном кормились, было далеко. По мелководной каменистой реке ездить на наволок можно было только в полную воду, пешая дорога шла болотом и грязью.
Многие обитатели деревни стали говорить, что надо идти на наволок, там удобней жить и сообща обороняться от врагов. Но не все соглашались. Появилось две группы: одни хотели жить у моря, другие на реке. Собрался сход. На нем спорили, ругались, но ничего не решили. Тогда сошлись самые старые, самые опытные и договорились положиться на Николая Чудотворца – защитника и покровителя мореходов и рыбаков. Дефендер 110. 2008г.
